Путевые заметки Камиля Зиганшина. Пача-Мама

Распрощавшись с индейцами племени Урос, мы направились к центру озера — туда где возвышался остров Амантани. Разгулявшиеся на просторе волны становились всё круче, напористее. Сознание того, что под тобой трёхсотметровая толща воды, слегка щекотало нервы. Нервное напряжение спало лишь когда причалили к сложенному из природного камня пирсу.
Остров не большой: примерно четыре на два километра. Западный склон крутой, восточный - пологий, с овальной бухточкой. В ней было тихо — ветер дул с другой стороны.



Мерно накатывающиеся волны неутомимо шлифовали галечный берег.


Между разбросанных в беспорядке домов, возвышались громадные деревья. То, что местные жители сохранили их, вызывало уважение: здесь по несколько месяцев держится минусовая температура и при такой острой нехватке дров — это подвиг, говорящий о высокой культуре островитян, почтительном отношении к окружающей их природе.
В деревне действует пять сельскохозяйственных коммун по 50 человек в каждой. Выращивают в основном традиционные бобы, ячмень, картофель, маис. Каменистые склоны сплошь в узких террасах размером по одной-две сотки. Глядя на них, понимаешь какой титанический труд надо вложить, чтобы обеспечить себя припасами до следующего урожая.


Гривастый, похожий на матёрого зверя, староста, скурпулёзно записывая что-то в потрёпанный журнал, «раздал» нас по семьям. Как нам потом объяснили, он следит за тем чтобы в течении сезона каждая семья получила одинаковое число туристов — наш брат даёт ощутимую прибавку к их бюджету.
Узнав, что мы русские, все приветливо заулыбались и стали поглядывать на нас с ещё большим интересом. Кто посмелее, подошли поближе – гости из России здесь чрезвычайная редкость и попросили сфотографироваться.


Вообще, должен отметить, что в Южной Америке к россиянам относятся с большой симпатией. Видимо Россию по-прежнему воспринимают как противовес США, к которым у латиноамериканцев стойкая неприязнь.

После того как мы с Эмилем внесли в кассу общины по 20 солей (порядка 200 рублей), староста подвёл нас к невысокому, спокойному, с мягкой, застенчивой улыбкой на лице, индейцу и сказал:
— Это Валерио, жить будете в его доме. Идите за ним.
Пока поднимались по каменистой тропе (извиняюсь, что груз несла женщина — таковы местные обычаи; кстати, глядя на неё, не скажешь, что моя поклажа обременила её)


к его двухэтажному, П-образному дому, он всем встречным с гордостью объявлял «Русиан, русиан!». Люди удивлялись и с каким-то недоумением оглядывали нас. (От этих взоров я невольно стал проверять — всё ли у меня застёгнуто).



Что сразу бросилось в глаза — улиц и дорог в селении вообще нет. Одни тропки между каменными стенками-заборчиками, обрамляющими бессистемно стоящие дома и примыкающие к ним хозяйственные постройки с огородами.


Встретила нас и провела в комнатку на втором этаже

мать Валерио — суровая, черноволосая, несмотря на девяностолетний возраст, индианка.

За всё время, что мы прожили у них, я так и не услышал ни от неё, ни от улыбчивой снохи, ни единого слова.


Обедать пригласили в маленькую кухоньку с глиняным полом и крохотной, очень экономичной, в плане дров, печуркой из отожжённой глины.

Три полешка, благодаря слабенькой тяге, в ней чуть горели, но жар давали настолько сильный, что на трёх камфорках всё шкворчало, кипело.
На первое был суп (слава богу - индейцы, как и россияне, не могут жить без него). На второе рагу из картофеля, помидоров, огурцов заправленных жаренным сыром. Всё очень вкусно и сытно. Что интересно, огурцы здесь срывают когда они достигают максимальных размеров. Жёсткую, пожелтевшую кожуру перед употреблением срезают – как у картошки.
На улице жара, а в доме прохладно. Прилегли на топчаны отдохнуть. В открытую на террасу дверь то и дело залетал ласковый ветерок. Тишина, покой; поблёскивает на солнце водная рябь, упирающаяся на горизонте в синие зубцы гор.

Тропинка и дорожка от калитки до дома с двух сторон засажена геранью, вперемешку с гортензией и розами.




Рядом небольшой участок с полновесно колосящимся ячменём (а может это рожь?),


маисом (а по просту говоря -кукурузой).




За ним роща высоченных эвкалиптов и неприступная семейка, унизанная острыми иглами, кактусов.


Мимо дома то и дело проезжают на лошадях местные гаучо.



Эта патриархальная, и вместе с тем экзотическая картина расслабляла, наполняла сердце умиротворением. От накатившего блаженства и покоя, я было задремал, как вдруг зашёлся в пронзительно-истерических воплях соседский ишак и разрушил окружавшую меня благодать. Эх, до чего ж бестактное животное!

Остров Амантани гористый и имеет несколько вершин.



Самая высокая Пача-Мама (Земля-Мать) – символизирует, по верованиям индейцев, единство времени и пространства,


чуть пониже – Пача-Тата (Земля-Отец), остальные - сыновья. На самой макушке Пача-Мамы - руины храма Солнца.

В 16 часов приехавшие на катере, собрались на центральной площади у фонтанчика (!) vвозле памятника индейскому воину.



Пока поджидали застрявшего в сувенирной лавке финна, послушали индейские мелодии в иполнении молодых музыкантов.



Когда финн, наконец, появился, староста повёл нас на вершину Пача-Мама. Тропа проходила мимо баскетбольной площадки, окруженной несколькими рядами болельщиков в национальных одеждах. Реакция на игру у них довольно сдержанная: вздыхают или молча улыбаются. Самые эмоциональные бьют кулаком по груди.
Дома кончились, пошли огороды, разделённые невысокими стенками из дикого камня.




Поначалу каждый шаг давался с трудом. Я то и дело останавливался, чтобы восстановить быстро сбивавшееся дыхание – высота-то 4000 метров!



Но в какой-то неуловимый момент (кажется, после того как миновал каменную арку над тропой)


из каких-то неведомых источников в меня влились силы и я пошёл с каждым шагом наращивая скорость. Очень приятное, надо сказать, состояние. В такие минуты кажется, что тебе всё по плечу.


На вершину поднялся с большим отрывом от остальных.



Здесь нас поджидали женщины аймарки с чёрными толстыми косами, свёрнутыми в кольца на непокрытых головах, а некоторые в шерсяных шапочках — замёрзли видимо на ветру. Они сидели на траве, обложившись множеством цветистых вязанных изделий и смотрели на меня с такой мольбой, что пришлосбя купить всем троим дочерям по кофточке из нежной шерсти альпак.


Взглянуть на Храм Солнца не удалось – закрыт высоким забором на реставрацию. Довольствовался сооружениями поскромнее.


Возле одного из них возвышался сложенный из камней постамент. Чтобы лучше обозреть окрестности, я взобрался на самую макушку.


С неё особенно хорошо было видно насколько велико озеро Титикака, усыпанное, переливающимися в лучах закатного солнца, стружками золота. На небосводе тихо тлели, чуть дымясь кровью, высоко взлетевшие облака.





А остров на глазах погружался в чернильную мглу.



Что произошло дальше узнаем через несколько дней в одиннадцатой главе.
Всего доброго, благодарю за внимание! Ваш проводник, Камиль.